ЧАСТЬ I. Глава 4. КАРАМЗИН и ПИКУЛЬ

ВЕЛИКИЙ ИСТОРИК

Будущее имеют страны,
у которых есть прошлое.
В.Пикуль

Работая над этой книгой, все время задавал себе один и тот же вопрос: ради чего я, собственно, «убиваю» столько времени на то, что никогда и никем, вполне возможно, не будет востребовано?
Кому, скажите, интересна попытка стимулирования у читателя желания самостоятельно осмыслить Историю его народа?
И все же обнадеживала мысль совершенно ординарная: если меня заинтересовала эта тема, то почему же подобный интерес – единичен и не востребован?
Самостоятельное осмысление… да! Выносить же окончательные вердикты – не моя прерогатива. Да и не чья либо еще.

Точки над «i» должен ставить не пишущий, а – читающий, поскольку жизнь уже неоднократно нам доказывала - и весьма пребольно, - что ни о чем нельзя судить с чужого голоса. 
Предоставляю твоему вниманию, дорогой читатель, сборник фрагментов трудов научных, околонаучных и публицистических - людей знающих, почти знающих и - знающих, да не то; радеющих за Отчизну Великую и Отчизну Малую; людей неравнодушных; любящих Человека в себе и себя в Человеке; и самое главное - умеющих думать и сопереживать.
Любой отрезок бытия земной цивилизации в памяти человеческой соотносится с реальными историческими лицами, прославившими себя в интересующий нас период и знакомыми нам и по учебникам, но чаще – по книгам и кинофильмам историко-художественным. Интерес же к документалистике, как правило, приходит с возрастом.

Эта книга - о Татарах.
Это моя боль и моя радость, это моя гордость и моя печаль - народ, чья историческая жизнь неразрывно сплетена с историческим бытием Российской Империи.
Народ, переживший взлеты и падения, войны, беды, катаклизмы - вместе со всеми народами, переживший и князей с царями, и диктаторов с демократами…
Эта книга - о Русских.
Потому что оба народа мне одинаково и бесконечно дόроги.

Автор любого печатного труда просто обязан быть счастлив, если его книгу прочтет хотя бы один. Смею ли я надеяться на это?
«Писатель не унижает себя, если его читают более 500 человек».
Сказано «классиком из классиков», - Л.Н.Толстым, и он, похоже, знал, о чем говорил.
А я вообще не писатель, – всего лишь добросовестный сцепщик вагонов.
Ко всему прочему - я еще и не историк. По определению. Поскольку никогда не мог запомнить ни одной хронологической даты (за исключением ключевых для каждого нормального человека), а если и запоминал их, то ненадолго – только для ответа на очередных экзаменах. А затем все они моментально испарялись, уступая место в памяти «более важным» вещам.
Согласитесь, данное свойство явно противопоказано профессиональному историку.
Я – обычный человек. Обыватель. С большой буквы. Потому что интересуюсь не только тем, что входит в мой организм и потом более или менее успешно из него выходит, но еще и тем, что называется внешним миром.

Вообще, как мне кажется, - любой научной дисциплиной занимаются в меру своих сил и возможностей три категории людей:  
-  профессионалы,
-  дилетанты, считающие себя профессионалами,
- дилетанты, сознающие свой уровень компетентности и пытающиеся самостоятельно мыслить.

Скромно отношу себя к третьей группе и, таким образом, мое мнение – мнение дилетанта, трезво оценивающего свой уровень знаний и имеющего нелепое желание осмысливать самоё себя и окружающий мир через призму происходивших и происходящих событий.

Вам не кажется, что Историю очень трудно поставить в один ряд с какой-либо другой наукой? Это не математика с физикой – тут невозможны одновариантные ответы на все вопросы. Помните, как один из героев книги Л.Лагина ответствовал на уроке по географии? «Земля имеет форму шара»,- хотел сказать Волька, но отвечал голосом Хоттабыча, что земля имеет форму плоского диска и покоится на шести слонах…» Ученик первой половины ХХ века готов был дать ответ, руководствуясь знаниями, полученными в результате кропотливых трудов ученых на протяжении двух тысячелетий, а «выдал» с подсказки джинна то, что считалось неоспоримым еще во времена Аль Хорезми…

А ведь джинн обладал отменными знаниями и был совершенно искренен в своем стремлении помочь своему юному повелителю и другу. И не его вина, что на определенном временном отрезке развития земной цивилизации научные истины соответствуют уровню познанного и принятого за аксиому; так что еще каких-нибудь три сотни лет назад Хоттабыч был бы отличником!

Можем ли мы считать, что в Истории человечество достигло таких же высот, как и в “точных” науках, и в дальнейшем не будет никаких открытий, которые могли бы потрясти устои нынешней науки о прошлом?
Вряд ли, знание - это такая вещь, у которой есть начало, но нет конца.
Вполне вероятно, что через десяток поколений наши знания будут соответствовать знаниям джинна из популярной сказки и станут восприниматься будущими школярами с высокомерной ухмылкой…

Еще один вопрос – какие из научных дисциплин являются основополагающими? Мой ответ - история, философия, психология.
Почему?
Потому что без всестороннего осмысления «что есть что» в этом мире, без понимания того, что и как движет историческими процессами, а также людьми - в их стремлении репродуцировать себя, – любая наука теряет смысл и даже может стать угрозой для самого существования Человечества. Примеров тому множество, - они общеизвестны. Предположим, что каждый из нас в душе немного историк, психолог и философ, стало быть, сколько людей – столько и истин, и я тоже претендую на свою, индивидуальную истину.
В данной книге я, как честный дилетант, хочу сделать попытку разобраться в определенных вопросах на основе знаний, накопленных Человечеством еще до моего обращения к истории в качестве (надеюсь на это) прилежного  ученика.
А как же наука физических величин?
Да никак!
Об этом уже многие высказались вполне понятно – любые достижения человеческой мысли могут стать убийственными без достижений высот моральных.
Дайте атомную бомбу неандертальцу. Что будет?
После палеолита уже не будет ничего…

Чем больше я узнаю о прошлом человечества, тем осторожнее обращаюсь со словом «абсурд», - так ли уж невозможно все то, что подсказывает пылкое воображение Историку? Оно, к сожалению, почти единственное, что работает на него, поскольку в госархивах чрезвычайно мало строго запротоколированных документов, отражающих объективно хронологию и суть событий, но работает оно, это самое воображение, весьма и весьма продуктивно… у некоторых.

Смею категорически не согласен с философом А.Н.Чанышевым, сказавшим однажды, что человек приходит из небытия и уходит в небытие, так ничего и не поняв.
Человечество от поколения к поколению становится в сумме своей все же мудрее и осторожнее. Но вся беда в том, что вся суммарная мудрость цивилизации не так уж часто передается каждому из нас.
Даже просто приняв на веру, что ничего нельзя опровергать и свергать; приняв на веру, что все сущее имеет право на существование независимо от нашего желания и мнения, человек тем самым уже оправдывает свое бытие на этой стороне жизни.

Все загадки мирозданья под силу человеческому гению.
Любое его деяние направлено на благо Человечества, и не его вина, что иногда эти деяния трансформируются невероятнейшим образом, словно проходят через какое-то искривленное измерение, которое превращает первоначальное благой порыв в ночной кошмар…

Иногда мне хочется объяснить все несуразности и беды этого мира тем, что Земная цивилизация - это всего-навсего эксперимент, который проводит  в своей вселенской лаборатории Всевышний.
И как в любом новом деле, процесс этот осуществляется методом проб и ошибок…
То есть - пребанальнейшим российским методом «тыка».
Не думаю, что мы можем отказать ему в праве на этот эксперимент…

Книга эта обо всем понемножку.
Но более всего меня интересовало и интересует три вещи: нынешнее положение соплеменников как в России, так и за рубежами дальними и не столь уж дальними; как к нам относятся те, с кем мы живем рядышком уже не одно столетие; и, наконец, - как мы относимся сами к себе.
О чем мы думаем, о чем мечтаем, и вообще – как живется-можется, мои друзья-татары?
Здесь найдется место и официальной точке зрения корифеев исторической науки, и «бредовым» идеям людей, старающихся мыслить неординарно; мы познакомимся с личностями, которые составляют так называемый авангард татарского народа, мы узнаем многое из того, о чем мы знать не могли в силу элементарного отсутствия информации.

Абсолютно был прав покойный актер А.Абдулов, сказавший лет этак десять назад в одном из своих телеинтервью: «Люди начинают душевно гнить, если перестают читать добрые и умные книги…»

Благодаря телекичу, затопившему нас по самые ноздри, еще раз убедился в правоте мысли, которую очень долго боялся принять: морально мы практически не изменились со времен царя Соломона.
Мы не стали мудрее мыслью и чище нравственно, не стали духовно ближе к Всевышнему, но все же, - будем справедливы, - и отдалились от Него.
Расстояние от Человека до Бога – величина теоретически и практически постоянная… что в равной мере и хорошо, и плохо.
Зло и Добро сопутствуют Человеку на всем пути его рождения и развития; Зло и Добро не меняют своей «абсолютной массы» уже на протяжении многих тысячелетий, и только Отдельно Взятый Человек вправе устанавливать личные законы своего бытия, поскольку общинные законы могут править государством, но не могут управлять каждым индивидуумом (в этом нас ежедневно убеждает сама жизнь), - поскольку невозможно всех землян «обточить под один размер»…
Мы не можем судить кого-либо.
Нам не даровано это право, - мы его просто-напросто присвоили.
А потому, изучая и понимая Историю, мы не вправе осуждать своих предков. Мы можем только гордиться ими и любить их за то, что чудо великое – Жизнь – было сохранено и даровано ими каждому из нас. И поэтому здесь и сейчас будем делать только одно - стараться слышать и понимать других.

Это всегда было самым трудным, почти невозможным, – слышать и понимать не только себя. Понимать, сочувствовать, сопереживать и помогать жить не только себе, любимому и неповторимому…
Вот этим-то моя книга должна уподобится «окнам», через которые мы постараемся увидеть мир весьма непростой – мир татарский, мир мусульманский.
Теперь несколько слов о том, почему я взялся за труд писать о татарах, почему пишу о них на русском, и какое я вообще имею к ним отношение.

Родители мои из племени казанских татар, сумевших выбраться из деревни - и даже из самой Татарии - в хрущевские беспаспортные времена в Пермь по оргнабору, проводимому тогда одним из оборонных заводов.
Произведя на свет двоих сыновей, они, не поддаваясь на уговоры «шкрабов», поступали очень мудро, исправно, из года в год, отправляя нас с братом на летние каникулы не в пионерлагеря, а в родную деревеньку, где мы, наверное, и «стали» татарами.
Должен покаяться, - впоследствии, к сожалению, мы потеряли всякую связь с «исторической родиной», и практически не говорим по-татарски, понимая родную речь через пень-колоду. А когда звучит песня на татарском языке, сердце и душа отзываются отчаянным стоном на генетическом, верно, уровне, но смысл тех песен нам уже не угадать…

Маяк эпохи
КАРАМЗИН Николай Михайлович (1766-1826), российский историк, писатель, почетный член Российской АН (1818). Создатель «Истории государства Российского» (т. 1-12, 1816-29), одного из значительных трудов в Российской историографии. Основоположник русского сентиментализма («Письма русского путешественника», «Бедная Лиза» и др.). Редактор «Московского журнала» (1791-92) и «Вестника Европы» (1802-03).
В октябре 1803 Карамзин добился от Александра I назначения историографом с пенсией в 2000 руб. для сочинения российской истории. Для него были открыты библиотеки и архивы. До последнего дня жизни Карамзин был занят писанием «Истории государства Российского», оказавшей значительное влияние на русскую историческую науку и литературу, позволяющей видеть в ней одно из заметных культурно-формирующих явлений не только всего 19 в., но и 20. Начав с древнейших времен и первых упоминаний о славянах, Карамзин успел довести «Историю» до Смутного времени. Это составило 12 томов текста высоких литературных достоинств, сопровождавшихся более чем 6 тыс. исторических примечаний, в которых были опубликованы и проанализированы исторические источники, сочинения европейских и отечественных авторов.
При жизни Карамзина «История» успела выйти двумя изданиями. Три тысячи экземпляров первых 8 томов первого издания были раскуплены меньше чем за месяц — «пример единственный в нашей земле», по словам Пушкина. После 1818 Карамзин опубликовал 9-11 тома, последний, 12 том вышел уже после смерти историографа. «История» несколько раз издавалась в 19 в., а в конце 1980—1990-х годов вышло более десяти современных изданий.

…Карамзин являет собой едва ли не единственный в истории отечественной культуры пример человека, о котором у современников и потомков не осталось каких-либо двусмысленных воспоминаний. Уже при жизни историограф воспринимался как высочайший нравственный авторитет; это отношение к нему остается неизменным до сих пор.
Стыдно признаться, но лишь совсем недавно я впервые взял в руки «Историю…» Н.М.Карамзина, и, пленившись воистину поэтической страстью этого труда, решил процитировать великого летописца – себе и другим в напоминание и назидание.
Ибо о днях минувших надобно писать без единого слова лжи и «вольнодумствий кощунственных», поскольку Историю, деву хрупкую и практически беззащитную, изнасиловать можно (всегда с выгодой для себя и всегда - безнаказанно), а вот суметь сделать так, чтобы она тебя сама полюбила… весьма и весьма непросто, - то труд каторжный и жгучий, самоедский, захватывающий раз и навсегда.

Н.М.Карамзин «Предисловие»
История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.
Правители, Законодатели действуют по указаниям Истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей.
Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.
Но и простой гражданин должен читать Историю.
Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и Государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.
Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума!
Любопытство сродно человеку, и просвещенному и дикому.
На славных играх Олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Геродота, читающего предания веков.
Еще не зная употребления букв, народы уже любят Историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней Героя.
Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены Вере и Дееписанию; омраченный густой сению невежества, народ с жадностию внимал сказаниям Летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина.
История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая Царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность…
Они страдали, и своими бедствиями изготовили наше величие, а мы не захотим и слушать о том, ни знать, кого они любили, кого обвиняли в своих несчастиях?
…
Иноземцы могут пропустить скучное для них в нашей древней Истории; но добрые Россияне не обязаны ли иметь более терпения, следуя правилу государственной нравственности, которая ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному?..
…
Есть три рода Истории: первая современная, например, Фукидидова, где очевидный свидетель говорит о происшествиях; вторая, как Тацитова, основывается на свежих словесных преданиях в близкое к описываемым действиям время; третья извлекается только из памятников, как наша до самого XVIII в.
В первой и второй блистает ум, воображение Дееписателя, который избирает любопытнейшее, цветит, украшает, иногда творит, не боясь обличения; скажет: я так видел, так слышал - и безмолвная Критика не мешает Читателю наслаждаться прекрасными описаниями.
Третий род есть самый ограниченный для таланта: нельзя прибавить ни одной черты к известному; нельзя вопрошать мертвых; говорим, что предали нам современники; молчим, если они умолчали - или справедливая Критика заградит уста легкомысленному Историку, обязанному представлять единственно то, что сохранилось от веков в Летописях, в Архивах. Древние имели право вымышлять речи согласно с характером людей, с обстоятельствами: право, неоцененное для истинных дарований, и Ливий, пользуясь им, обогатил свои книги силою ума, красноречия, мудрых наставлений.
Но мы, вопреки мнению Аббата Мабли, не можем ныне витийствовать в Истории.
Новые успехи разума дали нам яснейшее понятие о свойстве и цели ее; здравый вкус установил неизмененные правила и навсегда отлучил Дееписание от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть верным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанных Героями веков.
Самая прекрасная выдуманная речь безобразит Историю, посвященную не славе Писателя, не удовольствию Читателей и даже не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы.
Как Естественная, так и Гражданская История не терпит вымыслов, изображая, что есть или было, а не что быть могло.
Но История, говорят, наполнена ложью: скажем лучше, что в ней, как в деле человеческом, бывает примес лжи, однако ж характер истины всегда более или менее сохраняется; и сего довольно для нас, чтобы составить себе общее понятие о людях и деяниях. Тем взыскательнее и строже Критика; тем непозволительнее Историку, для выгод его дарования, обманывать добросовестных Читателей, мыслить и говорить за Героев, которые уже давно безмолвствуют в могилах. Что ж остается ему, прикованному, так сказать, к сухим хартиям древности? Порядок, ясность, сила, живопись.
Он творит из данного вещества: не произведет золота из меди, но должен очистить и медь; должен знать всего цену и свойство; открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого. Нет предмета столь бедного, чтобы Искусство уже не могло в нем ознаменовать себя приятным для ума образом…
Чувство: мы, наше оживляет повествование - и как грубое пристрастие, следствие ума слабого или души слабой, несносно в Историке, так любовь к отечеству даст его кисти жар, силу, прелесть.
Где нет любви, нет и души.
Обращаюсь к труду моему. Не дозволяя себе никакого изобретения, я искал выражений в уме своем, а мыслей единственно в памятниках: искал духа и жизни в тлеющих хартиях; желал преданное нам веками соединить в систему, ясную стройным сближением частей; изображал не только бедствия и славу войны, но и все, что входит в состав гражданского бытия людей: успехи разума, искусства, обычаи, законы, промышленность; не боялся с важностию говорить о том, что уважалось предками; хотел, не изменяя своему веку, без гордости и насмешек описывать веки душевного младенчества, легковерия, баснословия; хотел представить и характер времени и характер Летописцев: ибо одно казалось мне нужным для другого.
Чем менее находил я известий, тем более дорожил и пользовался находимыми; тем менее выбирал: ибо не бедные, а богатые избирают…
Декабря 7, 1815.

Три года назад, ознакомившись с этим текстом, я был им так «захвачен», что все-таки осилил за энный промежуток времени всю «Историю…».
Дорогой мой читатель, может, и ты решишься окунуться с головой в прошлое Отечества своего?
Скучно не будет, поверь мне!
Я не историк. Ни по образованию, ни по призванию.
Изучив мнения (иногда совершенно противоположные и весьма не беспристрастные) о моем народе, его истории, обычаях и нравах, о его настоящем и будущем, - я составил мнение свое, собственное.
Что и вам настоятельно рекомендую.
Вместе с Валентином Пикулем
Давайте-ка заглянем во времена на столько давние, что есть соблазн назвать их «древними»: веет ли и там духом татарским?

…Царствование Анны Иоанновны (1730-1740).
Цитирую «Слово и Дело» В.Пикуля, писателя-историка, литератора нелицеприятного и правдивого до щепетильности (что касаемо исторических реалий).
О князе Юсупове, «вояке рубленом»: устав терпеть унижения от самодурствующей императрицы и курляндского выскочки Бирона, сей князь-сенатор, верой и правдой служивший Отечеству Российскому еще со времен Петра I, покончил счеты с жизнью, приняв яд.
А дочь его Сюйде (в крещении – Прасковья), пытаясь отомстить за смерть отца, каким-то образом так заколдовала все выезды немецких прихлебателей царицы, что никто из них в тот день не смог выехать со своих дворов. Шум и паника были ужасны; кто-то донес на Сюйде, ее пытали, и ничего не добившись, решили было сжечь на костре. Да только настолько красива была татарская княжна, что по совету Бирона сослали Юсупову в Введенский монастырь на реке Тихвинке. «Там она такую войну начала с властями духовными, что не раз солдат вызывали – усмирять ее…»

О других подвигах представителей этого знатного рода мне неизвестно, но вот то, что Григорий Распутин (Новых) был убит при непосредственном участии князя Юсупова – это знают все. Отношение у меня к сему «геройству» неоднозначное, но сейчас речь не об этом.
Прошу у читателя разрешения отвлечь его еще буквально на пять минут.
Тот, кто впервые откроет книгу с названием «Слово и Дело», может и должен удивиться трем вещам (кроме всего остального, что удивления также достойно).
Первое: тому, что Бирон (Бюрен, Бирен), оказывается, в принципе совершенно не то явление и не тот тип, каким нам его представляли на школьных уроках. 
Второе: князь Татищев Василий Никитич был ярым монархистом, самодуром, казнокрадом, тираном, вором, взяточником и, мало того, - палачом, сжигавшим заживо людей на костре инквизиторском. Ему установлен памятник, как основателю города Перми, а ведь исторически верно было бы совершить сие деяние в честь Екатерины Великой или братьев Строгановых, без которых уж точно не быть бы нашему городу…

Второе: налицо чудовищная историческая несправедливость, исправлять которую пока, к сожалению, никто не спешит, - Витус Беринг, оказывается, никуда не плавал и ничего не открывал, поскольку «был труслив, ленив и без меры любил поспать». Капитан-командор просто-напросто присваивал себе то, что делали за него русские мореходы во главе с Алексеем Чириковым!
Взяли себе на заметку название этого романа?
Умеющий слышать – услышит, умеющий читать – прочтет.
Этой “вылазкой” во времена давние я хотел напомнить читателю, что вот уже семь столетий, как татары верой и правдой служат России, то есть являются неотъемлемой частицей истории государства, которое поглотило их собственное еще в XVI веке.
Сколько славных имен татарских засветилось в веках наряду и наравне с именами вовсе уж иноземными, которые появлялись на просторах земли гиперборейской по зову сердца, по велению судьбы, честолюбия или мошны!
Первых, конечно, было совсем немного, вторых и третьих поболее, ну, а третьих – большинство. И это - понятно, и это – естественно, поскольку касается судьбы индивидуума, а не целого этноса, которое никогда не примкнет к другому только лишь из-за одних шкурных интересов. Но если на карту поставлена жизнь… тогда и народы объединяются вокруг сильнейшего, чтобы дать отпор агрессору.
Или – присоединяются к агрессору, чтобы сожрать сильнейшего.
Государство – это тот же человек. Характер, воля, цели и устремления – все списано с натуры, и если хочешь понять политику государства – пойми характер его усредненного гражданина…
В принципе – все мы скроены на одну колодку, по одному лекалу. Только у сапожника и у портного есть свои вкусы, свое настроение, под которые и вносится рознь, из-за которой мы теперь никогда не спутаем негра с чукчей.   
Народы, которые становились подданными трона российского не по своей воле…
Кто смог, тот уже обрел свободу, кто-то, у кого есть хоть какие-то призрачные шансы получить ее – еще борется, ну, а те, кому суждено было оказаться практически в самой сердцевине гигантской империи – должны научиться жить и процветать в ее составе.
Почему?
Да потому, что любая война в данной ситуации – самоубийственна.
Это должны понять все, кто просто умеет трезво мыслить. И обманываться на этот счет я никому не советую - хватит крови!
Хотелось бы надеяться на то, что благоразумие, присущее татарам, как и любой другой нации - не оставили мой народ.
Еще один вопрос: а откуда взялись все эти князья-татары на Руси, с каких времен и почему стали они служить они великим князьям и царям российским? Немного позднее узнаем и об этом…

Родовая память
Что виной тому, я не знаю – то ли пионерско-комсомольская юность, то ли обыкновенная черная зависть, - но я никогда не испытывал пиетета перед так называемым аристократическим сословием.
«Порода», «природное благородство», «аристократическая утонченность», «дворянская косточка» и тому подобное,– все эти понятия для меня совершенно мифологические.
Когда-то вождями племен становились самые сильные или самые умные (выжили, кстати, только те, в которых достаточно долго главенствовали «умные»). Но со временем был сделан роковой шаг – наследование власти членами одной семьи, что и привело к вырождению лидеров как личностей: отсутствие эволюции всегда приводит к стагнации и разложению. А вместе с ними разлагалось и их ближайшее окружение, которое бездумно копировало «монарха», а стало быть, перенимало и все позитивное, и все негативное.
В результате - какая-то тысяча лет развития человеческой цивилизации и - 99% ныне существующих государств тем или иным путем, но пришли к демократическому устройству общества.
Я вспоминаю с восхищением и всемерным уважением гениального актера Л.Оболенского, отсидевшего в сталинских лагерях бог знает сколько лет, но не сломавшегося там, и даже сумевшего прожить жизнь так, как он и хотел. Чудный был старик! Из того самого рода князей Оболенских, знаете ли…
Сила аристократии всегда состояла в том, что из поколения в поколение «умные» передавали не только власть, но и – воспитание и знания.
Марк Твен: «Воспитание - это все. Персик в прошлом был горьким миндалем;  цветная капуста - не что иное, как обыкновенная капуста с высшим образованием».
Княжичам и боярчатам Древней Руси преподавали книги законов «Мерило праведное», «Правда Русская» и «Номоканон»; они читали летописи, постигая историю родной земли, а также эллинскую хронику Иоанна Малалы, еврейско-римскую Иосифа Флавия и всеобщую Георгия Амартола, по которым, как и по Библии, познавали историю мира.
Но кроме этого они еще умели и любили - косить, пахать и дрова колоть, господа…
А ведь мы все – птенцы одного гнезда.
Те, кто сейчас живет на этой Земле, являются потомками людей, чей Род не пресекся благодаря фатуму, счастливой случайности или в результате примитивного естественного отбора, когда выживают наиболее адаптогенные особи. Мы уже можем гордиться собой только за то, что живем и, возможно, дадим жизнь другим.
Хотелось бы, чтобы каждый из нас, независимо от происхождения, социального статуса и вероисповедания, перестал считать чем-то эфемерным такие понятия, как чувство собственного достоинства и понимание собственной значимости в Истории - то, что на протяжении многих лет из нас «выколачивали» при тоталитарных режимах правления. Это и понятно – гораздо легче управлять обезличенной массой, проще говоря – стадом, чем обществом, состоящим из людей, осознающих свою значимость как Личность и осознающих свою принадлежность к Фамилии (Семье).
Жизнь не прощает забвения прошлого, и мы не должны обрывать нить, «нить Ариадны», связующую нас с предками и потомками. Только возродив интерес нынешнего поколения к истории Рода, можно предотвратить их превращение в бездушных зомби, готовых идти бездумно, как стадо баранов, за «козлом-провокатором» на любую бойню.
Понимание и принятие ответственности за прошлое, настоящее и будущее своего Рода – первый шаг к становлению человека как Личности.

По сути, каждый из нас «родовит и знатен» так же, как и любой дворянин, и каждый из нас должен бы знать историю своего Рода и иметь Родовой Герб.
«Герб – это условное изображение, являющееся символом и отличным знаком государства, города, рода или – отдельного лица, отражающее исторические традиции владельца» (В.С.Драчук, член РАН, автор исследований в области сфрагистики).
До сих пор право на фамильный знак имело лишь дворянское сословие, и им могла гордиться лишь эта каста «избранных». Почему же мы не можем иметь свой Родовой Герб с правом передачи его по наследству?
«Отныне знатность считать по годности!» – этим историческим словам из указа Петра I от 1702 года исполнилось уже 300 лет, и в начале нынешнего, XXI века, у нас есть шанс перейти от слов к делу.
«Я – Альфа и Омега, я – первый и последний!» – эти слова, приписываемые Иисусу Христу, по-видимому, только к нему и относятся, поскольку мы – люди, а не боги. И каждый должен сознавать, что он – не первый и не последний, что он – необходимое звено в существовании и продолжении своего Рода.
Осознав свою персональную ответственность перед Родом, человек никогда не совершит поступок, который мог бы опозорить в глазах общества его самого и его Родичей.
Тот, кто даст потомкам Герб – не будет позабыт никогда, поскольку он создал и передал в необозримое будущее родовую память.
Я достаточно “пролистал” научной литературы по геральдике, чтобы судить о том, насколько это непросто – создание Родового Герба. Для этого нужно быть весьма компетентным специалистом в таких дисциплинах, как сфрагистика и антропонимика, история, историография, ономастика.
Ведь каждый Герб – это произведение искусства, эксклюзив; где-то я слышал, что, создавая Герб, человек тем самым «программирует» свою судьбу и судьбу своих потомков… Может, это и так.
Но главное - Герб должен быть исполнен строго в соответствии с канонами, установленными законодательно Департаментом Геральдики в 1722 году и утвержденными лично Петром I.
Три города России – Санкт-Петербург, Москва и Екатеринбург уже создают Родовые Гербы для своих жителей.
А у нас пока – тишина.
Вы можете сказать, что родовой герб – это не то, что может озаботить народ в первую очередь.
И будете правы.
Но все же, все же…

©© Anonimus